Мазохист (сексуальная история)

Хочу рассказать вам одну интересную, на мой взгляд, историю.

Я — студент, учусь хорошо, а вот с деньгами... Стипуха да то, что предки из-за бугра присылают. Прямо скажем, не балуют. Сто пятьдесят долларов на неделю хватает, а потом вегетарианская пища — хлеб с солью да водичка. А моя тетка, которую я почти и не знал, англичанок, француженок и прочих американок принимает здесь по обмену. Те тоже не шибко богатые, вот вместо гостиницы она их в квартиры пристраивает. И мне предложила девочку на постой взять. Двести долларов в месяц, но кормить, поить и бельем обеспечивать я должен. Я согласился.

Привезла она ко мне англичанку. Та довольно сносно по-русски говорила, я немного басурманский знал, плюс язык жестов, мы друг друга понимали. Она как с первой же экскурсии вернулась, вся полна впечатлений, я ей на стол тарелку холодного борща поставил. Она поела, в душ нырнула, вылезла оттуда в халатике, я лежал на тахте и чего-то зубрил. Она на краешек присела:

— Миша, а это правда, что царь Петр такой большой был?

— Правда, — отвечаю.

— А что у него пенис был длиной в двенадцать спичек, тоже, правда?

— Чего не знаю, того не знаю. А чего тебя это интересует?

— Я думаю, что с такой штукой ему не надо было окно в Европу прорубать. Надо было только слухи распустить, для него вся Европа двери бы открыла, — говорит, а сама руку мне на ногу положила и подбирается к моему, который я спичками не мерил. Она ощупала, видать, ей и такой подошел.

Халатик с себя скинула, мои спортивные штаны за резинку оттянула и показала, на что способен английский язык. Я лежу, Клинтоном себя представляю, причем моя Кэт куда симпатичнее Моники. Короче, к экзаменам я в тот день уже не готовился. Девка бойкая оказалась, после ротика попу подставила. Попа, прямо скажем, — б/у, раздолбанная напрочь. Мне передок даже больше понравился, там плотнее. На следующий день я на дачу собрался. Она со мной напросилась. Взял, приехали, я ей лопату вручил и показал, как надо огород копать. Быстро вскопали, посадили, темнеть начало. Я баньку истопил, позвал ее мыться, все ничего было, пока я не решил ее веником похлестать. Она как из бани ломанулась, да не домой, а на улицу. Картинка еще та: она голяком, за ней я, на мне тоже негусто веник в руках и вся одежда. Догнал, за руку схватил, а она просит:

— Не бей, не надо, я этого не люблю.

— Да кто же тебя бьет, дура? Это называется париться!

— Зачем это? — спрашивает.

— Это, — говорю, — такое удовольствие, короче, самой попробовать надо.

Она чего-то быстро-быстро по своему залопотала, я только понял, что она меня за приняла мазохиста. Через неделю уехала. Тетка мне другую англичанку подсунула, а у них, видать, сарафанное радио. Возвращается та с прогулки. В ванную, а потом ко мне на тахту со связкой бананов. Я лежу, жду, что дальше будет. Она меня говорит:

— Мне Кэт про тебя кое-что рассказала, — и как огреет меня со всего маху огромным бананом по животу!

Я под потолок взлетел, опустился прямо на нее, носом к тахте прижал:

— Я тебе сейчас этот банан в ж...у запихаю!

— Хорошо, — соглашается, — только кончик оставь, а то мне один раз пришлось в больницу ездить, вынимать.

Запихал я ей, конечно, не банан, а потом вспомнил Кэт с ее задницей и понял, чем она ее себе так раздолбала...».